Гибель линкора "Бисмарк". Часть 11

Нобис как штурман прекрасно представлял себе положение Бисмарка. Почему нам не воспользоваться им, – думал он, – это наш единственный шанс. Если ничего не предпринять, нас настигнут.

Кромешная тьма ночи. Дождь льет как из ведра. Усиливается волнение моря. Бисмарк все еще идет курсом на юг. За ним по-прежнему гонятся, наблюдают, охотятся. Сорок часов без сна – вместо него таблетки бензедрина. Опасность торпедной атаки субмарины. Зигзагообразный курс. Расстояние до преследователей увеличилось. Противник все еще просматривается на экране радара.

Благодаря первоклассному радиоэлектронному оборудованию Саффолк сохраняет контакт с Бисмарком и не отстает.

Линкор часто теряется на несколько минут с тем, чтобы вновь засветиться на экране, теряется и появляется.

На британском корабле к этому ритму начинают привыкать.

Внезапно контакт исчезает. Капитан Эллис сознает, что Бисмарк снова пропал – возможно, навсегда.

Именно этого опасался капитан Эллис, когда готовил свое донесение, и именно этого опасался сэр Джон Тови, когда ознакомился с ним.

Не завершилась ли провалом величайшая охота Королевского флота?

Пока англичане предавались отчаянию, адмирал Лютьенс оставался в полном неведении относительно благоприятной возможности, которую судьба подарила ему во второй раз. Он находился в боевой рубке. Вокруг сжималось кольцо из невидимых врагов. Когда ночь приподнимет свой полог, когда наступит бледно-золотистое утро, Бисмарк попадет в клещи между флотом метрополии и приближающимся средиземноморским флотом.

Превосходство противника станет подавляющим.

Это чревато гибелью…

Адмирал Лютьенс не заметил своего шанса. Если бы он пошел полным ходом в противоположном направлении, то мог бы выбраться из западни под покровом темноты и благодаря погоде. Бисмарк был бы спасен, а 2402 моряка вернулись бы домой. Их матери, жены, возлюбленные не лили бы слезы.

Но немецкий адмирал слишком рано утратил веру в спасение. Отказался от борьбы. В этой с виду безнадежной ситуации его одолели видения героической гибели. Он воображал себя неким морским царем Леонидом.

Вместе с тем адмирала нельзя порицать за неспособность увидеть свой шанс. Но его ошибка на следующий день была непростительна – он лишил экипаж корабля мужества.

На палубе, занимаемой матросами 2-го полудивизиона, возобновилось обсуждение темы номер один. Пребывание в море начинало надоедать. Женщины никогда не надоедали. Нигде в мире нет столько женщин, сколько в воображении моряков. И те воображаемые женщины не настолько развратны или благородны, как их изображают. Мечты-желания озвучивались. Бойцы могут говорить и тогда, когда имеют мало шансов заставить себя слушать.

Брак старшего матроса Линка по доверенности, предстоявший через два дня, был неувядаемой темой разговоров.

– Если наш Старик почешется, – сказал ему Лаухс, – ты попадешь как раз на брачную ночь.

– Ему уже невтерпеж, – вмешался в разговор Мессмер.

Все рассмеялись – не знали, что их время для смеха почти иссякло.

– Вы идиоты! – воскликнул Линк.

– Сейчас он снова начнет беситься, – сказал Бербер.

– Ты не можешь оставить его в покое, – заступился унтер-офицер Линденберг. – Неужели ты вылакал весь запас бренди?

– Человек предполагает – жажда располагает, – ответил Лаухс. – Не осталось ни капли.

– До чего же мерзка эта война, – пожаловался Мессмер. – Воюем день напролет, а в итоге нечего выпить.

– Сколько ты воюешь?.. Если собственным кишечником, то, может быть, много.

– Гороховый суп – для бедняка пианино, – откликнулся Бербер.

– Я уже слышал это.

Через двадцать минут им нужно было заступать на вахту. Эти двадцать минут они хотели посвятить любованию рыженькими, блондинками и брюнетками, безжизненные изображения которых висели над их рундуками.

Затем заговорил громкоговоритель. Бесстрастным и громким голосом. Голосом, который приковывал к себе внимание.

– Говорит командующий флотом, – прозвучал голос. – Матросы, мы одержали блестящую победу. То, что этот день почти совпал с моим днем рождения, счастливое совпадение. Мы нанесли врагу жестокий удар. Уничтожили крупнейший британский линкор. Так же мы поступим со всеми врагами Великой Германии.

Враг стремится отомстить. Нам придется биться с врагом, превосходящим нас по мощи в десять или двадцать раз. Мы встретим его с такой же отвагой, с какой уничтожали Худ

Друзья, битва за свободу народа Великой Германии не позволяет думать о личной судьбе. Если мы погибнем, то подумаем перед этим о своем доме, немецком народе и нашем фюрере.

Нам нужно умереть, чтобы жила Германия. В этот час нельзя думать о собственной судьбе. Не важно, погибнем мы или нет. Важно то, что мы потопим один-два корабля противника.

Голос оставался холодным и бесстрастным. Он не выражал ни тени волнения. Молодые моряки слушали его на своих боевых местах, в кубриках, в машинном отделении или лазарете, с ужасом глядя на громкоговоритель.

– С этого времени действует один пароль, – продолжал адмирал. – Свобода или смерть.

Голос замолк так же внезапно, как начал говорить.

Обращение по громкоговорителю отбило охоту у молодых моряков из 2-го матросского полудивизиона продолжать разговор. Несколько секунд думали о своих домах, о завтрашнем дне. На несколько секунд ими овладел страх, дикий, необузданный страх. Каждый думал о себе и глядел на соседа. Во рту пересохло, лоб покрылся испариной.

Пфайфер встал и застегнул свой боевой пояс.

– Пошло все к черту! – воскликнул он.

Никто ему не ответил.

Сэр Джон Тови никогда не забудет этого часа. Возникла острая нужда в топливе. Он послал Рипалс на заправку. Боевые корабли снимались с конвоев, чтобы принять участие в преследовании Бисмарка. Снова и снова британский адмирал получал одни и те же телеграммы: У нас топливо на исходе.

После выступления адмирала экипаж Бисмарка приуныл. Внезапно на корабле стало слишком тесно, слишком жарко, слишком душно. Матросы снова стали прислушиваться к каждому звуку.

Под палубами не существовало ни дня, ни ночи. Под палубами беспрерывно горел электрический свет. Когда раздавался грохот, невозможно было сказать, то ли огонь открыли свои орудия, то ли в корабль попал вражеский снаряд. Моряки под палубами ощущали себя в изоляции. Но вдруг они почувствовали, что противник наблюдает за ними. Они воображали, что слышат, как противник наводит на них свои орудия. Они могли видеть, как самолет стартует с палубы. Замечали вражеские подлодки. Каждый прислушивался к тому, что говорил сосед. Возможно, моряку везло, его сосед был оптимистом, тогда с ним можно было поговорить о доме.

Каждое отделение корабля кишело слухами. Хотя никто не знал ничего определенного, всем хотелось что-то знать. Офицеров осаждали вопросами. Но они знали немногим больше, чем рядовые. Они лишь были более оптимистичны и вселяли уверенность в матросов, даже если сами находились в совершенно ином настроении.

Это называется – вести за собой…

Бауэр 2-й первым вышел из оцепенения.

– Где мы сейчас, черт возьми? – закричал он на все машинное отделение.

– Сказать тебе, приятель? – рявкнул на него Пфайфер. – В Атлантике.

– Но что-то должно случиться.

– Сходи наверх и скажи это адмиралу.

В машинное отделение вошел унтер-офицер, механик Хинрихс. Его немедленно атаковали вопросами.

– Успокойтесь, парни, – сказал он. – В конце концов, вы на боевом корабле, а не на роскошном лайнере.

– Но что происходит?

– Ничего не происходит.

– Какие поблизости корабли противника? – спросил Пфайфер.

– Разве я Господь Бог?

– Но нам нужно что-то знать.

– Может, Старик позволит вам посмотреть в бинокль. Сходить к нему?

Никто не засмеялся. Сейчас на шутки не реагировали. От гордости за знаменитый Бисмарк, уверенности, что на Бисмарке ничего не может с тобой случиться, что строители корабля продумали все, ничего не осталось. Ничего не осталось от уверенности, что торпеды противника должны отскакивать, как снежки. Что вражеский самолет будет сбит до того, как откроет огонь. Что вражеские корабли ниже качеством…

В Бисмарк попал снаряд. Ущерб незначительный, – сказали рядовым. Но сознается ли командование, если ущерб будет серьезным?

И отчего же масляный след? Почему так медленно идем? Бисмарк способен увеличить ход на 6 узлов. На сколько времени хватит топлива? Что случилось с судами снабжения? Может, томми уже рассчитались с ними?

– Я больше не могу это терпеть! – воскликнул Эбингер, худенький, маленький матрос, который раньше выглядел как само спокойствие. – Не могу.

– Пошел к черту! – заорал Хинрихс.

– Оставь его в покое! – произнес Пфайфер агрессивным рыком. – Иначе тебе придется иметь дело со мной.

– Вы отличные сослуживцы.

– Возвращайся на свое место. У нас и без тебя хватает баламутов.

– Я не могу больше это терпеть! – закричал Эбингер во второй раз. Его худощавое мальчишеское лицо выглядело потемневшим и старым. Он был на грани срыва. Возраст – семнадцать лет и четыре месяца. Восемь месяцев флотской службы. Доброволец. Единственный сын своих родителей. Верный долгу до самой смерти, говорили позднее…

Но Эбингер перед смертью переживал агонию страха. Каждый час, каждую минуту, при каждом вздохе. Он тупо и апатично сидел в углу, размышляя, как избавиться от этого проклятого корабля.

В разгар боя командир отделения Юнак приказал ему чистить поручни в машинном отделении просто для того, чтобы занять его, чтобы его страх не передавался другим.

У других нервы были покрепче. Но они тоже становились Эбингерами, когда вставал вопрос о жизни или смерти. Они тоже не отрывали взглядов от часов, считая минуты до рассвета, прислушиваясь к шумам. Они тоже моргали ресницами. У них тоже губы потрескались, а горло пересохло.

Жуткое ощущение царило на Бисмарке, оно овладело экипажем и парализовало его. Ощущение, что германский флагман движется к ужасному концу…

В этот день, 25 мая 1941 года, ощущалось колоссальное, невыносимое напряжение, хотя не было сделано ни единого выстрела. Судьба играла в опасные игры с обеими сторонами – и с немцами, и с англичанами.

Читать дальше: часть 12

К оглавлению